Кое-кто обеспокоен тем, насколько индийская философская мысль склонна к обширным и масштабным обобщениям. Верно, что индийские искусство и философия занимались разработкой принципов построения единого замкнутого понятийного континуума. Начиная с IV в.н.э. браминская культура предпринимала постоянные шаги в деле выявления и сведения всевозможных проявлений действительности, жизни и опыта в одно воображаемое целое. Предпринимались попытки осознания истории каждого отдельного индивида в непосредственной связи с космосом. Таким образом, была построена своего рода пирамида обобщений, в которой различные аспекты жизни и философии организованы таким образом: чтобы каждый высший уровень имел на порядок большую степень всеобщности. Мыслительные концепты, схватывающие поле действительности, целиком отображаются в тантрическом искусстве в форме суммарных диаграмм, сопоставимых с материками, траекториями небесных тел и процессом развития космоса. Кто-то может впасть в заблуждение, что тантристы представляют мир так же, как христиане в 19 веке, до астрономических открытий, когда планета представлялась в виде шеститысячелетнего куска земли, накрытого небесной полусферой. Ничто не может быть дальше от истины. В индийской культуре, по крайней мере, начиная со I в.н.э., утвердилось представление о космосе как о бескрайнем, превосходящем человеческое воображение пространстве, содержащем бесчисленное — как песчинок на берегах Ганга — число миров, существующем и развивающимся несчетное количество времени. Индийские математики и метафизики издавна пользовались действительными и мнимыми числами в качестве порядковых величин, в то время как они стали доступными образованным европейцам лишь в этом веке. Когда Тантра формулирует нечто или приводит иллюстрации соответствий структуры мира возможностям мозга и богов, нужно понимать, что это просто метафора, неизбежно обедняющая содержание понятия, искажающее его и уменьшающее до такого уровня, на котором им можно легко пользоваться. Несмотря на то, что такие обобщения делались без учета достижений современного научного знания, они истинны только для масштабов, приближающихся к всеобщим. Медитация наполняет абстракцию содержанием объективной реальности. В повседневной жизни индийцы знали, что означает необъятность; их бескрайняя страна с бесчисленными реками на севере ограничена высочайшими в мире горами. В своем воображении они даже мимолетные события жизни рассматривали в связи с окружающим миром, подобному ряби на поверхности океана. В то же время окружающий мир им видится не безжизненным или безразличным к их существованию; он тесно связан посредством системы каналов распространения креативной энергии с их внутренним миром. И связь эта — секс.
В основе индийской системы образов лежит посылка, дающая ключ к пониманию тщательно соблюдаемых верований и практик индийской культуры. В некотором роде, такая посылка имеет место и в западно-христианской культуре, несмотря на категорические возражения современной сексологии. Своими корнями она уходит в глубокую древность творческого воображения человеческой цивилизации. Вот она: сексуальная энергия (либидо) человека в некотором смысле идентична всепорождающей и благотворной энергии, наполняющей Вселенную. Из этого предположения вытекает возможность приложения сил в различных направлениях. Наиболее важным следствием является то, что энергия либидо, растрачиваемая в нормальных сексуальных отношениях или даже в эротических фантазиях, представляет серьезную духовную потерю как для конкретного человека, так и, возможно, для всего мира. В народе существует поверие, что, к примеру, секс и поллюции ведут к болезням. Доктор Моррис Кастейрс (Morris Carstairs) выяснил, что его информанты-брамины, чья специфическая кастовая функция понимается как вместилище Брахмана, стараются как можно дольше избегать сношений даже со своими женами из-за опасности неминуемой духовной потери. Когда же их жены получают «право» на сношение — в завершающий период менструации, половой акт совершается со всеми ритуальными предосторожностями. Принадлежность к высшей касте и моральные ценности зависят в определенной степени от полового воздержания. Здесь, видимо, и кроется причина сильнейшего сексуального запрета, которому так много времени уделил Ганди (Gandhi), что весьма обеспокоило его западных почитателей. Всякий аскет, намеревающийся подняться духовно высоко, должен, следуя этому положению, сдерживаться и наращивать и сексуальное либидо, и семя, как резервуар его, до наивысшего предела. Таким образом, его тело наполнится одним из видов излучающей энергии — тэджас (tejas), что позволит ему выполнять разного рода сверхъестественные вещи: так, например, в фольклоре приводятся сведения о том, что если такого аскета, стоящего на высших ступенях духовного развития разрезать, то брызнет не кровь, а семя. Существуют и иные источники утечки, через которые может просачиваться накопляемое либидо — они также должны быть перекрыты: следует избегать определенного рода пищи и одежды, побрить голову, истязать тело.
Рис. 8. Упрощенная карта созвездий, страница из манускрипта «Самаранганасутрадхара» (Samaranganasutradhara). Раджастан, 1712.
Все эти действия и составляют культ, который можно было бы назвать «сексуальным принижением», культ, разросшийся в Индии до огромных масштабов. Следуя его положениям, всякий индивидуум накапливает психо-сексуальную энергию для собственной духовной выгоды; в то же время индийцы верят, что люди, далеко опередившие остальных в своем развитии, способны, если захотят, влиять, как в хорошем, так и в плохом смыслах, на других людей, используя накопленную энергию. Вопреки основной идее — культу «наслаждения» — некоторые разновидности Тантры, в частности буддистская Тантра Тибета, придерживается концепции строгого аскетизма и считает жизненно ценным накапливать мужское Тиг-лё (Thig-le), на санскрите называемое Бинду (Bindu), материальной формой которого выступает семя. Урезанная Тантра, втиснутая в тесные рамки браминских предубеждений, уделяет огромное влияние накоплению такого рода энергии.
Рис. 9. Изображение родов, аналог созидательной функции Богини. Южная Индия, 18 в.
Существуют, однако, и другие действа, несущие в себе особенности сексуального культа, вытекающие из основной идеи. Народные празднества, такие как шествие по случаю праздника весеннего урожая Холи (Holi), когда люди обливают друг друга подкрашенной водой и обсыпают разноцветной пудрой, распевая непристойно-эротические песни, и развлекаются беспорядочными сексуальными играми, возможно, символизирует своего рода рассеивание и обмен этой энергией, достигающей своего сезонного пика. Это празднество корнями уходит в то недалекое прошлое, когда во многих индуистских храмах исполнялись провоцирующие эротические песни и танцы перед великолепными скульптурами божеств, изображенных испытывающими неземное сексуальное удовольствие, а по всей Индии процветала традиция религиозной проституции. Из такого исторического контекста, наряду с «примитивными» обрядами, логически вытекает, что чем интенсивнее и ярче будет выражено сексуальное удовольствие, тем лучше.
Рис. 10. Пара в сексуальном союзе. Горельеф из «небесных чертогов» храма Деви Джагадамбу (Devi Jagadambu) в Каджурахо, ок. 1000.
Индийский вариант Тантры не заходит так далеко. Но и он поощряет обрядность, направленную на пробуждение либидо, строго наблюдая за тем, чтобы ум не был занят пустым фантазированием. Все конкретные виды наслаждений, а также искусство, призваны пробудить дремлющие виды энергий, в частности, ту энергию, которая находит выход в половом сношении. Однажды пробудившись, эта энергия используется в обрядах, медитации и йоге, постоянно циркулирует (паравритта / paravritta) внутри энергетического механизма человека, способствует достижению сознанием блаженного озарения. Оргазм является, таким образом, в некотором смысле помехой, теряясь в продолжительно и многократно усиленном состоянии внутреннего нервного возбуждения, в котором ощущается достижение объединения энергий человека и мира, и их неисчерпаемые возможности поистине реализуются в астрономических масштабах времени и пространства.
Рис. 11. Апсары, ужасная йогини, Кали и лингам. Скульптуры из разрушенного каменного храма 10 в. в Теваре, Северная Индия.
Вопреки протестам некоторых авторов, индуистское направление Тантры в целом приветствует оргазм и видит в нем аналог древних форм традиционных индийских подношений. Это подношение заключается в излиянии масел, жира или других горючих веществ на огонь алтаря. Подливаемому маслу в этом случае уподобляется Тантрой семяизвержение; трение половых органов — трению дощечек для разжигания огня; вагина партнерши, которая в экстремальном обряде ‘левой руки’ должна находиться в периоде менструации, т.к. считается, что ее жизненные энергии в этот момент находятся на опасном пике, уподобляется алтарю, на который изливаются подношения; огонь — наслаждению, а сама женщина считается воплощением Великой Богини. Вот почему использование сакральных цветов — белого и красного — имеет такой глубокий символический смысл во всех разновидностях Тантры.
Рис. 12. Пара из «небесных чертогов» храма в Пури, Орисса, ок. 12 в.
Приведем цитату из Карпурадистотрама (Karpuradistotram), которая суммирует общий образ и действие, переведенную с языка сборника, санскрита: «О, Богиня Кали, тот, кто во вторник ночью произнес твои мантры, тебе преподносит на кремационной площадке волосок (с лобка) своей партнерши (Шакти/sakti), вырванный с корнем, мокрый от семени, излившегося из его пениса в ее менструирующую вагину, становится величайшим поэтом, Повелителем Мира, и (подобно радже) повсюду разъезжает на спине слона». Несомненно, найдутся ученые, по причинам, указанным выше, отрекшиеся от того, что этот пассаж, как и многие другие, имеет хоть отдаленную связь с реальными событиями; они предпочли бы считать такие высказывания образными, относящимися лишь к чисто умственным процессам. Однако Тантра всегда основывается на реальной практике; потому объяснение факта следует за ним самим, а не наоборот. Ни от одного приверженца Тантры не следует ожидать отстранения от повседневной жизни и ухода в абстрактные области символического внутреннего мира чистой фантазии. Ибо каждый садхака знает, что обрядовая символика имеет своими корнями любовное ложе.
Рис. 13-19. Позиции, усиливающие любовное наслаждение. Изображения из манускрипта. Орисса, 19 в.
Только на высших ступенях занятий Тантрой, когда достигнута полная ассимиляция физического тела практикующего с космосом, садхака научается распознавать то, что первоначально считалось «внешней» реальностью. Тогда отпадает надобность во «внешних» женщинах, равно как и во всех других внешних атрибутах, обязательных для ритуалов на ранних ступенях его совершенствования. Общепризнанным является факт, что способность совершать полностью осознанные, но в тоже время чисто внутренние обряды появляется лишь у нескольких наиболее одаренных садхака в каждом поколении тантристов.
Рис. 14.
Отсюда можно совершенно справедливо заключить, что Тантра представляет собой тщательно разработанную практическую систему манипуляций и концентраций человеческого либидо, накопления его с последующей полной изоляцией от проходящих и не обладающих реальной ценностью феноменов мира, и направления его на трансцендентальный объект, другими словами, на экстаз, но только на такой экстаз, который не зависит ни от бесконечного разнообразия предметов объективной действительности, ни от индивидуальности, ни от неповторимых изменений, подобных тем, которые играют такую важную роль в китайской и европейской теологии и метафизике. Как и вся индийская метафизика, Тантра придерживается мнения, что ничто ни ново под любым солнцем; раз космос невообразимо велик, то все, что могло бы произойти, уже много раз происходило, и, следовательно, важна модель, а не исключение, общее, а не частное. Действительными в нашем мире считаются унифицированные образы и произведения искусства. А те отклонения, которые могут среди них встретиться, признаются случайными, несущественными. Ценность этих моделей полностью основана на том, что они в некотором фундаментальном и непреложном смысле истинны.
Рис. 15.
Только сейчас ученые начинают признавать, что их собственные открытия, планирование экспериментов, равно как и возникновение гипотез, определяется их психическим состоянием. Совсем маленький шаг, небольшое переосмысление требуется современному человеку, чтобы понять, наконец, подлинную связь человеческого духа с окружающим его миром, хотя это и кажется трудным, особенно для людей с гипертрофированно сознательным эго. Теоретически любой «мир» может быть «коллективным» или «индуктивно организованным», тем не менее, он не является никаким другим, кроме духовного. Та тотальная «вещь в себе», которой мы хотели бы видеть Вселенную, не может соответствовать человеческому образу мира, хотя некоторые ученые — также люди — настаивают именно на такой концепции. Это внутренний, ментальный порядок, а не внешний, «мертвый» порядок действительности.
Рис. 16.
Тантра, таким образом, начинает с исследования духовного мира человека, именно такой термин будет наиболее адекватным всем тем инстинктивным, архаическим и индивидуальным подсознательным и сознательным структурам, которые выстроены согласно опыту восприятия, коммуникации и самоанализа для последующего представления индивиду его внутреннего мира. Не следует ожидать, что физиология, зоология или экология животных посягает или вступает в противоречие с Тантрой. За плечами у Тантры века непосредственных наблюдений и анализа духовного мира человека. Могут возразить, что Тантра для современного западного горожанина не совсем то, чем она являлась для деревенского жителя бенгальской деревни XVII века. И, тем не менее, у этих двух людей гораздо больше точек соприкосновения, чем может показаться на первый взгляд. Современное мышление, подобно индийскому, сосредоточилось на создании статических образов мира, в которых изменение понимается, прежде всего, как изменение состояния, что соответствует требованиям нашей системы счисления. Наиболее важные наши проблемы, связанные с действительностью и духовным миром, были свалены в своего рода чулан, где вопросы, поднимаемые временем, переменами или историей отдельной личности, как говорится, хранятся подальше от философского взгляда. Чтобы понять подлинный духовный мир, необходимо со всеми этими проявлениями обращаться как с реальностями и описывать их в их собственных терминах, а не втискивать в жесткие рамки системы общих понятий, полностью основывающихся на таксономиях Аристотеля.
Каждый человек за первые два десятилетия своей жизни формирует при помощи языка логически «адекватный» мир понятий, необходимый для повседневной деятельности. При помощи него он вырабатывает такие модели мышления и поведения, которые помогают действовать рационально и преуспеть в его профессии. Общество для нормального функционирования также должно обладать соответствующими моделями «реальных событий». Но какой бы верной не казалась модель, как бы четко она не работала, когда дело касается утилитарных нужд и стандартных ситуаций, карта местности еще не есть сама местность. Являясь ключом для совокупности понятий, она не отражает реальности, к которой относится; реальность всегда неизмеримо богаче во всевозможных своих проявлениях, чем ее ограниченная модель. И, когда модель начинает скрывать свои собственные ограничения, ограждая пользователя от постижения всяких аспектов и форм действительности, лежащих за пределами схемы, модель превращается в коварную комфортабельную тюрьму. Обычное, необразное употребление языка лишь укрепляет день ото дня тюремные решетки, подтверждая общепринятые шаблоны ощущения и опыта. Общепринятая сегодня реакция — обвинение во всех грехах обстоятельств — лишь продлевает иллюзорное существование решеток.
Еще хуже, что наши обыденные, обусловленные языком, лингвистические понятийные структуры основываются, главным образом, на существительных. Мы привыкли соотносить процессы нашего опыта с «Я», окруженным жесткой кристаллической структурой мира понятий. Перспектива смерти, таким образом, сталкивает нас с перспективой личностной дезинтеграции, с отрицанием всего, что мы с такими трудами создали за долгие годы. Зрелая личность должна справиться с этой перспективой. Как она это сделает — ее собственная проблема. Но незрелая останется погруженной в иллюзорные утешения. Отказываясь признать разрушение, они притупляют чувствительность бесконечным потоком историй со счастливым концом, в избытке предлагаемыми индустрией развлечений, или делают ставку на идеальные образы деятельности, которым придают абсолютную ценность, например, на «науку» с ее рафинированными концептуальными моделями или «материнство» с его моделями чувств. Только Тантра возвращает изначально конвергентным моделям их действительный статус, рассматривая их как чисто временные изобретения, принадлежащие умственному типу действительности, как составные части космического процесса. Она показывает, как каждая идея отдельного «Я» появляется из общего хранилища понятийных форм и включается в сознание, которое является еще одной реализацией ментального порядка возможностей сознания. Тантра ратует за разрушение зачастую комфортабельной тюрьмы привычек и иллюзий мышления, считая это необходимым предварительным условием, прежде чем начнут действовать ее образы и обряды. Это будет подробнее рассмотрено в Главе 8.
Наиболее прочными прутьями тюремной решетки, вероятно, являются наивная вера в причинность, волю и традиционную мораль. Первым западным человеком, пошатнувшим эти три столпа, являлся Фридрих Ницше в своем труде «Сумерки идолов». Мы должны остерегаться того, чтобы интерпретировать практическую магию, которой так много места уделено в Тантре, как подчинение «мертвой внешней природы» «воле человека». Внутренний же мир, вводимый Тантрой, находится вне интеграции или дезинтеграции в общепринятом смысле. Этот мир обещает наслаждение от бесконечных отношений с Великим Целым (Great Whole), отразить которого понятийные модели не в силах.
Рис. 17.
Похоже, что детализированная разработка мира образов, присутствующая в позднейших работах по Тантре — как индуистской, так и буддистской — представляет собой стремление преодолеть семантический метод, основывающийся на существительном, не отказываясь от него полностью. Во всех индийских языках существует чрезвычайно развитая система существительных. Одна из целей индийского (и других) видов мистики может быть определена как достижение «неразличения сущности» объектов, растворение отдельного человека и его внутреннего мира отдельных вещей в картине бесконечно изменчивой ткани изменений, производимых силовыми потоками и кинетическими базовыми формами, по-разному связанных друг с другом во времени. Эту ткань нельзя увидеть за барьером «сущности» и отдельными объектами с началами и концами, тесно связанными между собой причинно-следственными связями, которые изолируют либидо человека и заполняют его утилитарную вселенную. Чтобы обдумывать и обсуждать эту картину, необходимо каким-то образом преодолеть существительное, которое является семантическим эквивалентом «отдельносущего» объекта. Но Тантре, благодаря ее индийскому лингвистическому наследию, пришлось усовершенствовать понятие «отдельносущего» и продолжать совершенствовать сверхъестественные объекты — существительные, божества, законы, определенные формы и звуки в бесконечной погоне за «неразличимо-сущим», и, следовательно, необъектным «абсолютом», который невозможно постичь при помощи мыслей, выражаемых существительными. Вот почему изучение «И-Чин» (I Ching, знаменитая старинная китайская книга гаданий, расцениваемая на Западе и Востоке как основополагающий текст метафизики), наполненной картинами изменений во времени, не ограниченных частными предметами, может оказаться полезной альтернативой.
Как писал Мирче Элиаде, тот величайший традиционный мистический символизм, который случайно открыл для себя современный человек во снах, галлюцинациях, патологических экстазах, включая вызванные химическим путем, — все это тщательно собиралось и анализировалось многими поколениями простых тружеников. Общие архетипические модели с легкостью преодолевают расовые и временные барьеры, считавшиеся раньше непреодолимыми. После того, что мы сейчас сказали, это означает, что к ним надо относиться серьезно. Потому что только в них мы можем отыскать первоначальную формулу, объединяющую всех нас в этом мире. В Тантре, пожалуй, наиболее полно собраны воедино все формы традиционного символизма, которые в остальных учениях представлены фрагментарно и непоследовательно. В сравнении с тантрическим инсайтом работы Кассирера (Cassier), Гуссерля (Husserl) или Вайтхэда (Whitehead) выглядят довольно незначительными.
Тантрические схемы тонкого тела не могут считаться схемами тела, которое понимается как чистый организм, ведущий начало из необъясненной астрономической и химической «мертвой природы». Практическая медицина не является прагматической аллопатией. Разновидности йоги, практикуемые тантристами, являются не просто гимнастикой для тела, в которой «физическая причина» влечет за собой «физическое следствие». Разработанная физиология тонкого тела отражает целый ряд открытий о взаимоотношениях тела, мозга и окружающего мира, сделанных многими поколениями исследователей, самоотверженность которых мы даже отдаленно не в силах себе представить. Без соответствующего психического настроя физическое действие бессмысленно; оно никогда не повлечет за собой существенный результат. Только объединенные вместе, взаимосвязанные до растворения друг в друге, они обеспечат общую перспективу, в которой для каждого отдельного вопроса найдется четкий ответ.
Рис. 18.
В Тантрарадже (Tantraraja) описываются поклонники Великой Мудрости. Они не заботятся о будущем, они довольны, потому что им не нужно больше ни к чему стремиться; они совершенны в пространстве и времени, поэтому полны блаженства, которое не зависит ни от чего и ни от кого. Они ничего не жаждут, ничего не запасают, свободны от обмана, скаредности и занятости ума. Они милосердны, не заботятся о выгоде, не печалятся о потерях и всем помогают. Они одинаково любят все божьи твари и никогда не сердятся. Они останавливаются там, где пожелают, полностью наслаждаются жизнью, ибо не боятся ни царей, ни грабителей, ни врагов. Женщины их обожают. Они хорошо чувствуют музыку, так как звук — наиболее явная манифестация тела их Богини. Они никому не завидуют, так как живут независимо даже от самого стремления к наслаждениям.
Итак, остается единственный момент, который в состоянии полностью извратить учение Тантры, и преодолеть который должно современное поколение тантристов. Хотя он скорее кажущейся, чем реальный, он ведет к серьезному вопросу о ценности.
Рис. 19.
Индийскую Тантру, как говорится во многих священных книгах и подтверждается современными индийскими авторами, можно до конца понять, только разделяя индийские традиционные взгляды, а именно, переосмыслив ценности иллюзорного мира, личности и индивидуального опыта относительно недолговечности чувственно-воспринимаемой действительности. Кажется, везде написано: «Не забивай себе голову этими вещами; они не имеют ни малейшего значения и не обладают ценностью. Все это ничто, по сравнению с картиной абсолютного целого». Можно предположить, что продвижение тантриста к цели зависит от переноса его внимания с окружающего мира на царство всеобщих идей и образов. Индийская традиция в качестве ответа на вопрос «почему есть нечто вместо ничего», предлагает концепцию «лила» (lila) или «игры». Под ней подразумевается, что мир — результат «игры» Божества, либо, в случае Тантры, сексуальной игры Порождающей Пары. Такое объяснение также лишает всякой ценности конечный результат игры.
Выше говорилось, что последовательный тантрист признает такую позицию смертельной «заразой» индийского общества, являющейся причиной апатии по отношению к «реальному миру», равнодушия к страданиям и отказа от каких-либо изменений. Правды ради нужно признать, что эта зараза поразила и саму Тантру, и подобная позиция встречается во многих тантрических сочинениях. Множество тантристов до сих пор гордятся тем, что на первом месте у них находится отрицание действительности и удаление «мирских забот» из круга своих интересов. Возможно, неизбежно, что культ, который столько внимания уделяет достижению сияющей внутренней картины Целого, рискует обесценить составляющие компоненты этого целого. Но, если на минуту задуматься, то станет очевидным, что Тантра призывает совершенно к противоположному.
Рис. 20. Святой маг Падмасамбхава в волшебном дворце, окруженный небожителями и сиддхами, демонстрирующими сверхъестественные способности. Тибет, танка 18 в.
Творение мира в Тантре понимается как процесс сексуального само-постижения при помощи деятельности Богини. Вот что написано в священной книге Брихадараньяка Упанишад (Brihadaranyaka Upanisad): в одиночестве Единый «не ведал восторга», так что он возжелал и сотворил себе «второго», женщину-партнера, чья задача заключалась в дискурсивном отражении его величия, независящего от времени и пространства. И это стало для обоих бесконечным блаженством, что подразумевает наличие абсолютной ценности. А из этого вытекает, что все, порожденное Богиней, вплоть до последней козявки, лепестка на веточке, мышиного писка, следа комариной лапки на песке или воздушного пузырька в ручье — все существенно для всеобщего, как и индивидуального блаженства. Все это суть проявления (в смысле подобия) космического сексуального наслаждения, а сам акт творения означает создание того, что конкретно, индивидуально и мимолетно. Тантра, таким образом, признает, что конкретность, особенность, сиюминутность и кажущийся ужас индивидуального существования и изменения, сеть страданий, связывающая жизни друг с другом, — все это необходимо для блаженства, конечной цели космического полового акта. И во всех этих мимолетных проявлениях есть смысл Великого Целого. Следовательно, преуспеет не тот садхака, который не признает ценности отдельных явлений, и полностью вычеркнул их из своей жизни, а тот, кто ежеминутно помнит о них и поднимает их существование до наивысшей возможной степени. Это не значит, что он видит «Бога во всем», как утверждают пантеистические религии, он просто должен помнить, что самое ничтожное явление со всей своей бесконечной сетью причинно-следственных и структурных отношений со всеми остальными явлениями, — включая и те, о которых пока человек и не догадывается — необходимы для существования Великого Целого, а, следовательно, обладают абсолютной ценностью. Муки животного существования являются неотъемлемыми от отражения Самого Властителя в дискурсивном Зеркале Его энергий, но этот факт можно понять только тогда, когда преломления сознания разрозненных «Я» начнут осознавать, что они есть. Сансара (Samsara) идентична Нирване (Nirvana). Так что не остается ничего, что не могло бы быть перемолото на мельнице Тантры. В тантрической системе ценностей всему находится место; однако индийским тантристам признание этого факта дается с трудом — мешают привычные способы мышления, чувствования и выражения эмоций. Здесь-то и может пригодиться современный просвещенный синкретизм.